Легенда о менестреле и хранителе сада

Поросла сорняками дорога

И забыта в седых временах.

Огибала когда-то отроги,

Пролегая в могучих горах.

 

А за горной грядою в долине,

Где раскинулся сумрачный лес,

Особняк расположен поныне

Средь безлюдных и красочных мест.

 

За стеной неприступной самшита,

Охранявшей от диких зверей,

Дом, плющом и цветами расшитый

Из диковинных лоз орхидей.

 

Сад фруктовый ухожен и пышен,

Защищён от дыхания стуж.

Трели птиц несмолкающих слышно

Средь раскидистых яблонь и груш.

 

А тропа на изломе апреля

Невзначай привела в этот сад

Заплутавшего вдруг менестреля,

Что шагал много дней наугад.

 

Измотавшись от дальней дороги,

Не поверил уставшим очам.

Подкосились изнывшие ноги

И упала котомка с плеча.

 

Посреди непроглядного леса,

Подпиравшего кронами твердь,

Словно кто-то откинул завесу,

Дозволяя поместье узреть.

 

Лютня добрая тихо вздохнула,

Будто ведала про волшебство.

Юрко тень средь деревьев мелькнула...

Страх людское сковал естество.

 

И предстал пред очами поэта,

Неуклюже отвесив поклон,

Изумрудного дивного цвета

Меньше галки прекрасный дракон.

 

Крылья, словно весенние ветви,

Покрывали цветы тут и там,

И чело украшал камень редкий,

Возвышаясь к изящным рогам.

 

Белоснежная львиная грива

И пушистая кисть на хвосте.

"Заблудился? — зверь молвил игриво. —

Долго ж я не видал здесь гостей".

 

Поклонился учтиво наш странник,

Несмотря на усталость и страх.

"Видно, доброй судьбы я избранник,

Раз не сгинул в лесах и горах.

 

Путь держу я из белого царства

К побережью восточной страны.

Думал, кану в нелёгких мытарствах,

Убегая от вечной зимы".

 

"Проходи, будь как дома, — любезно

Молвил путнику кроха-дракон. —

Для тебя будет отдых полезным

Под могучим надёжным крылом".

 

Пилигрим же, уняв дрожь в коленях,

Помолился и вспомнил костёл,

Но, отринув рой тёмных сомнений,

За волшебным созданьем побрёл.

 

За спиною побеги сомкнулись,

Будто створы массивных ворот.

Кипарисы в поклоне согнулись,

Заслоняя собой небосвод.

 

И мощёная мрамором белым

Протянулась по саду тропа.

Нет числа фруктам-ягодам спелым —

Менестрель будто в Ирий попал.

 

Всюду высились струи фонтанов.

Где журчал звонкой нотой родник,

У корней необъятных платана,

Путник жадно к водице приник.

 

Утолив многодневную жажду

И отведав медовых плодов,

Вспомнил сон, что приснился однажды

После тяжких весенних трудов:

 

Будто дева красы несравненной

В камне статуи крепко спала

В древней роще забытой священной

И любимого в грёзах звала.

 

То ли сон, то ли мыслей осколки,

Словно в памяти путника брешь,

И кольнули вдруг сердце иголки

Прежде сгинутых в бездну надежд...

 

А дракон, умостившись в гвоздиках,

Хитро щурил златые глаза:

"Ты отнюдь не похож на великих

Или тех, кто кладёт паруса.

 

И на тех, кто продаст иль подкупит...

Поделись, кто ты есть, пилигрим?

Ведь не всяк сей порог переступит —

Этот сад для живущих незрим".

 

"Я родился в Гардарике летом,

Но не помню ни мать, ни отца.

Много лет я скитался по свету,

И дороге моей нет конца.

 

Я учился прилежно и долго —

У души моей к сказам азарт.

Укрепил свой талант, данный Богом, —

Тронул лютню уснувшую бард. —

 

Я пою у костров и в тавернах —

Жизнь людская историй полна,

От селений глухих до Палермо,

Где играет с челнами волна.

 

С вереницами шёл караванов,

Слушал байки седых пастухов.

На Тортуге лихих капитанов

Воспевал я среди моряков.

 

Мой дом всюду, где зиждется счастье

И не гаснет надежда. А смерть,

Забирая младых в одночасье,

Продолжает на старцев смотреть.

 

Юг у Севера нынче в опале, —

Менестрель на дракона взглянул.

Песни там лишь о лязге металла,

Да о том, кто закончит войну.

 

Я иду на восток в край героев,

Где земля на легендах стоит,

Там нет царских палат и покоев

И народ память предков хранит.

 

Мне под силу воззвать к их отваге

И собрать Югу в помощь солдат,

И воспеть их свершения в саге,

Чтоб гремели в веках, как набат"...

 

Задремал, не заметив, рассказчик,

Обуял его сладостный сон.

А дракон, потянувшись изящно,

На коленях свернулся клубком.

 

Менестрель долго спал в райских кущах,

Набираясь живительных сил,

Исцеляясь на травах цветущих,

Что дракон здесь веками хранил.

 

Зверь собрал гостю фруктов в дорогу

И наполнил водою бурдюк —

Не сыскать за волшебным порогом

Поселений на лиги вокруг.

 

"Предложить бы остаться поэту —

Так наскучило жить одному

И хранить вековечное лето,

Не обмолвясь о том никому"...

 

...Ото сна пробудился сказитель,

Полный сил, будто спал пару дней.

"Чья же всё-таки это обитель?

Может, в доме живёт чародей?

 

Поклониться бы надобно в ноги

За водицу, приют и еду".

Взяв поклажу, пошёл он к чертогам,

Возвышавшимся гордо в саду.

 

У роскошного старого дома,

Утопавшего в зарослях роз,

Мезонин показался знакомым —

Вот запруда и каменный мост...

 

А напротив парадного входа

В окружении лилий и туй,

Обратив светлый лик к небосводу,

Меж фонтана серебряных струй,

 

Как живая, стояла там дева

В тонком шёлковом платье до пят.

Руки будто в молитвах воздела

И глаза с грустью в небо глядят.

 

И струятся роскошные кудри,

Словно это не мрамор совсем.

На века замерла в перламутре

Ода камня великой красе.

 

А в ладонях, свернувшись клубочком,

Крепко спал изумрудный дракон,

Став похожим на мшистую кочку,

На которой сидел махаон.

 

Менестрель красотою дивился —

Эта статуя словно из сна,

Что давным-давно им позабылся,

Как потёртые строки письма.

 

Отвернуться сумел он едва ли,

Зашагал на крутое крыльцо.

Ноги будто бы ватными стали...

Постучал в дверь массивным кольцом.

 

Никого. Только птичьи рулады,

Шелест листьев и всплески воды,

Да поющие всюду цикады

В ароматных кустах резеды.

 

"Ты напрасно здесь ищешь владельцев", —

Громко крикнул внезапно дракон.

У поэта ушло в пятки сердце, —

"Ну и звонкий же ты, будто горн!"

 

Бард спустился назад быстрым шагом,

Поприветствовав зверя кивком.

"Я пришёл поклониться за блага

И не знал что пустует сей дом".

 

"Особняк зачарован владыкой,

Только сгинул хозяин давно.

Отворить его силой великой

Никому больше не суждено.

 

Он ушёл защищать эти земли

От напасти из тёмных миров,

Вот уж десять веков мне не внемлет

И не слышит магических слов.

 

Заплатил он великую цену

За сохранность людских королевств...

Я воздвиг здесь волшебные стены

От людей, от зверей и божеств.

 

Я садовник. — дракон поклонился, —

Сам взрастил всё, что видишь вокруг.

Удивлён, как сюда ты явился

Не способный к волшбе, юный друг".

 

"Я и сам растерялся, ей-богу!"

Покраснел менестрель от вины.

"Вижу, снова собрался в дорогу?"

"Да, поэты как ветер вольны.

 

Зверь, поведай мне, кто эта дева,

В чьих ладонях ты спал, словно кот?"

Испугавшись драконьего гнева,

Вытер бард проступающий пот.

 

Улыбнулся дракон с тёплой грустью

И коснулся холодных ланит:

"Без неё здесь не сад — захолустье.

Та, кто в мраморе верность хранит.

 

Чародея свет жизни — супруга,

Что не справилась с чёрной тоской...

Стерегу я их дом и округу,

Да хозяйки любимой покой.

 

Как почуяла сердцем несчастье

В день, когда повелитель погиб,

Обернулась она в одночасье

В сей холодный немой монолит.

 

В сновидениях бродит напрасно —

Ждёт любимого из века в век,

Ведь над мрамором время не властно...

Вот и весь мой рассказ, человек".

 

"Нет печальней истории в мире, —

Бард едва мог сдержать горечь слёз. —

Пусть душа растворится в эфире

И покинет она клетку грёз.

 

С твоего дозволенья, хранитель,

Я балладу о деве сложу.

Пусть услышит её каждый житель,

А тебе за приют угожу".

 

Менестрель тронул чуткие струны.

Заиграл незнакомый мотив,

Бередивший и душу, и думы:

То был нежен, то ярок, то тих.

 

Песнь рождалась из самого сердца,

Скальда голос был бархатно чист.

Многозвучие сладостных терций

Уносило поющего ввысь.

 

Замолчали фонтаны и птицы,

Даже ветер весёлый притих,

Позволяя сей музыке литься.

И тонул сад в словах колдовских.

 

Словно вторила барду обитель.

И накрывшись стыдливо крылом,

На ладонях у статуи сидя,

Песней тронутый, плакал дракон.

 

Вдруг посыпались с крыльев узорных

Настоящих цветов лепестки

И окутали статую флёром

Легкой дымки всему вопреки.

 

Стихло эхо законченной песни,

Скальд свидетелем стал волшебства:

Под ковром лепестков камень треснул,

Разомкнулись немые уста.

 

Вмиг рассыпался мрамор на части,

Заточенную плоть отпустил,

А дракон встрепенулся от счастья

И хозяйку обнял что есть сил.

 

Лепестки растворились бесследно.

Будто ангел, сошедший с небес,

Медновласая, с кожей чуть бледной —

Дева краше была всех принцесс.

 

И дракона к груди прижимая,

Та взглянула поэту в глаза

И казалась такая родная!

Очи ясные, как бирюза.

 

"Свет очей моих, ты воротился! —

Нежно голос её зазвучал. —

Менестрелем ты ныне родился,

А в глазах вижу ту же печаль".

 

Бард, опешив, не смел шелохнуться.

Словно сон, позабытый давно...

Он боялся, что может проснуться,

И тревог было сердце полно.

 

Развивал её локоны ветер.

Лёгкой поступью к скальду сошла.

Лик её был чарующе светел

И рвалась к ней навстречу душа.

 

Запылали гранатом ланиты,

Поцелуй лёг на губы его...

В этот миг вспомнил всё, что забыто

Было им за все десять веков:

 

Кем рождался, где жил и что видел —

Имена, города, острова;

От сапсана до принца в Колхиде.

Он всегда славный путь выбирал.

 

Заклинания вспомнил, и чары

Возвратились сквозь время к нему.

Колесо золотое Сансары

Вновь дарует благую судьбу...

 

"А я знал! — гордо молвил дракончик,

И блеснули рога серебром. —

Мой дозор здесь отныне окончен!

Не подводит драконье нутро!"

 

...Говорят, на востоке в те годы,

На пустом побережье морском,

На глазах у простого народа

Сад возник из тумана и дом...

 

Много ль вод утекло или мало,

Но в тавернах повсюду поют:

Рать с Востока, сиявшая в славе,

Примирила и Север, и Юг.

 

А верхом на гигантском драконе

Восседал молодой чародей,

За собой вёл на юг батальоны

Им спасённых из рабства людей.

 

У народа с тех пор есть поверье:

Если вдруг зацветал в стужу сад,

Значит, всадник летал там на звере,

И зима не вернётся назад..

.

.

.

Фото дракона от мастерской UniCraftArt [Лес Драконов] (вк)