Стихи, не вошедшие в рубрики
По деревне, да с гармошкой,
Ходит парень озорной.
Чуб кудряв и нос картошкой,
Рядом девушки гурьбой
Не желаю верить слухам,
Но нельзя закрыть им рот.
И жужжат они над ухом,
Так вот тешится народ.
Для чего связался с Музой,
Вновь поманит и уйдёт.
Станет вновь моей обузой,
Шутит так который год.
ветер портит погоду под вечер в распаренный блюз –
вялит парочек хиппи песок берегов отваливших морей:
перевесят покойники свежие цифры статистики в плюс
шелестящий камыш выше наста без лыжников стёршихся в бег букварей…
этим сморщенным трупикам так и придётся лежать до давнишней весны в холодке -
в прошлый раз очарованный больше не купится: перелетел самолёт на другой ипподром –
проходя незамеченным мимо, но с женщиной, пряча рюкзак в парашют, прежний шкет
выкупает помимо места у уплывших кают на недолгий, но должный уют под ядро:
пара пар испаряется после прохода в окне,
паровоз на парах – в недрах топке хватает угля,
но извозу по рельсам какой-то лицензии нет:
путешествия сходят печально грустить до нуля…
эти женщины в облаке разных похожих сетей – их поймало сплошное безрыбье за рыб:
облизнувшийся кот догрызает хребет, огрызнувшийся пёс возвращается строго к ноге –
революции ломятся в горизонталь, уставая в воде, чтобы тихо прилечь на сухом до поры,
но, не дай Бог, пора просыпаться в окно, начесав из башки ирокез…
больно бледно, но копия с копий, дошла, потерявши лицо, без копья до бесплатных раздач
перечёркнутых слов – в почте очередной черновик: пёс гуляет по жухлой траве колких правд –
не однажды за лето был стрижен и брит тривиальный газон при отсутствии полного выдоха дач:
в начертательной музыке ног я бы мог веселей, но отсутствую, если стемнело или чувствую край –
всякий ищет своих в Петербурге болот – возбуждаются каверзы редких заноз,
намутивших себе про моря: кто зашёл, тут же вышел, в сортир отъезжая не зря –
нет романтики здесь или есть в нацарапанном где-то на камушке я под откос
разбежавшейся памяти в смятый листок: те часы безвозвратно ушли в вискарях…
много не
убивают глаголы,
акробат адекватен стене
до и после монголов,
пусть собаки гуляют собой, пока заняты мы: мы не знали – придётся платить за дышать,
спотыкаясь по просекам разных работ и, теряя любимых зверей, их в орнамент на память тисня
на носимые тряпки: теперь, ожидая любой самосвал в топонимике, мимике, слышащих плохо ушах,
где спокойно зависла, от служб провода отключив, занятая душа, отбывая своё в обозначенных днях…
стань в сиреневом в осень и я постараюсь припомнить жасмин для на миг разбежавшихся тел –
утомлённые внешним погод пропускают ночных за глаза, не участвуя и не следя, и лохматый букварь
отдыхает под высохшим бра, много лет как охрипший шептать: находясь, мы уже разучились хотеть
от других – залетают лишь души погибших детей в мотыльках показать свой ущерб в самовар…
вот и осень – осадки с дымком переходят на личности в шкурах зевак:
пусть талдычит ущерб анатомии новости про поменявший траву много раз террикон –
в кучки листья собравшись, горят изнутри по желанию дворников или за fuck,
и стервозно резину порвал надувной крокодил: после лета учить и учить сопромат –
в удалении смерть им пометила лбы –
персоналии в слив исчезали со временем,
а залётные прятались в птичьи следы
до ближайшей метлы в далеко сыт и нем…
в половине Рэмбо на Луне, но с другой стороны мне лояльно темно –
щедро смазанный флюгер на собственном вертит доставшийся штиль:
человек мимо времени холост и пуст разговаривать с облачным пнём,
не теряющим дерево смысла куда-то идти и идти, и идти…