Стихи, не вошедшие в рубрики

наконечники осени – в зубы лохматый букварь:
дождь опишет подробности тусклых афиш –
никуда мы не едем: в дороге не наш свет от фар –
наконец нам тепло и мы спим и храпим визави,

чёрный, старый, седой и голодный, худой, но пока ещё пёс –
молодые художники споро рисуют углём погорельцев романс,
забывая еду, про еду, о еде: увядает поставленный жёстко вопрос,
распыляясь в закладках по разным томам –

Ну вот опять пришёл «День знаний»
И впереди учебный год.
Не мало в жизни испытаний,
И нет ученья без забот.

огибает течение ловко издержки меня – пёс всё знает и шлёт дальше хрень посторонних шумов:
разошлись в тишину из внимания призраки, вымерли тётки оставив своё голодай от блокад –
в малахитовых чётках нечасто находится верный ответ, но хотя бы пёс верит что я не продам себя вновь:
мало делает многое, если не трогать громоздкий комод – пусть не там, где хотел будет сад,

выход к станции – окна забито не могут продать даже шум поездов:
прель дешёвых духов гармонирует в булочках чёрствых папье и маше –
отдыхать в подходящий костюм и со скуки читать матершинное то
с отваливших плиток обычной стены, поджидая ночь гибких ножей

лопухи на обочине – прёт кинохроника, пыль разметая с дорог полотна
в лопухи на обочине: дайте дешёвого, что ли, в обратку терпилам вина…
мимо возле вокруг пробегает крутящий момент – монотонный режим
привыкает давать свою кровь неизвестным героям из драм далеко

упускается лишнее в больше услышать не то
и хватает картинки в парижский бульвар –
я не всё не услышал с проталин
и, поэтому с обликом девочки торг

поколение новых обстрелянных вынесет с площади гниль понадкусанных яблок и шок
от пластмассы конфет, на удачу ввернувшихся в шорох теперь шепелявящих фантиков – двор-
ники от позывных уберут непригодные облики тел дважды, трижды пернатых из птиц
и привычно погрузят в мешках: для машины вперёд, а кому-то назад в неподъёмное прошлое – в жор

карр, каратель – ворона и ворон запомнят воронки и трупики взрослых детей,
и заставят икать за стихи гниль опилок в утробе загаженных грязными птицами дам:
Аргентина по-прежнему ждёт состоятельных из молчунов, но есть ворон с вороной всегда и везде -
провожают до кладбища кости и как стерегут! дамы что – укрепит их палёный Агдам…

Моя муза — фантом.
Я лишь прошу, не покидай меня.
Общение с тобой оставлю на потом.
Я понимаю, у тебя дела.

сигарета не гасла – ждала пока я отходил…

занавешено шторой окно –
я стал реже мелькать в зеркалах,

подари мне набор из двенадцати чёрных фломастеров – скука как в детстве пройдёт
и я уединюсь в недослушанных прежде местах: шум и свет от потешных гранат ни черта
мне не дал досказать; выбор дарится раз – в точке ставится крест и его понесёт идиот
или нет понесётся окрашенным в слив - там слоями земли очищается чудо-вода…

нет трагедии в пережитом и в забытых сюжетах заброшенных книг -
собиравшийся в Байрес проспал по рукам городов заблудившийся рейс
и не сник по примеру цветов: чёткий аэропорт настоящие дни
принимает в улёт - старый сказочник ищет метлу для толпы фонарей

самый умный отчаянно лезет в салат проводов и теряется напрочь в печатной продукции плат -
лучше так, по-простому, в никак: с чудаком повстречался чудак в чудаки – содержательна лишь ежедневная чушь, положившая на суетливые стрелки из карт: было, было – сломался в утиль автомат:
три копейки не знают, что есть лимонад посреди гомонящего лета и небо порезал оторванный стриж -
я придумаю, что ли, тоску по тебе, чтобы было ещё: номер новой газеты не выйдет в изменах стены,

Сегодня мир, а завтра вдруг война,
Твой автомат нацелен на врагов.
А те враги – вчерашние друзья,
И в них стрелять – закон войны таков.