Зима в Чикаго

Гордость распята, наивность убита,

Вино недопитое грубо разлито,

Разорваны деньги, помята постель,

И в сумраке ночи беснует метель.



Стоишь у окна с догорающей свечкой,

В тебе каждый нерв – с глубочайшей надсечкой,

В душе нету счастья, в ладони – весны,

И видишь давно чёрно-серые сны.



Красива, стройна, эротична, умна,

Брюнетка со стрижкою «боб», чуть хмельна...

Вопрос благочестья давно уж не важен:

Твой пеньюар так предательски влажен...



Где ты потерялась? Где ты заблудилась?

Летела к Луне – да о Солнце разбилась.

Сожжённой мечтой пудришь свой декаданс,

Мурлыкаешь тихо прощальный романс...



Старинные кресла обиты пурпуром,

Эстампы влекут обнажённой фигурой,

Кальян, граммофон, абажур с бахромой,

Шкатулка фамильная с крышкой резной.



В углу секретер с обветшалой панелью –

Поверенной тайнам в дневник, колыбелью

Для писем, затёртых от рук и от слёз,

В объятии лент зеленей, чем «Шартрёз».



Пылятся духи от «Шанель» на трельяже,

Коробочка с лучшим французским грильяжем,

Латунные шпильки, из Кёльна открытка,

Кольцо с гравировкою, жемчуга нитка.



Подвязка, браслет, «Лауданума» капли,

Заколка с эгретом – пером чёрной цапли,

Атласная роза на узкой бархотке...

И что-то, что врач прописал от чахотки...



Ты смотришь на снег так на пепел похожий,

В нём прячет следы одинокий прохожий –

Мужчина, впитала чей пот простыня,

Который порой покупает тебя.



Любила сто крат: и под блюз, и под джаз,

Любила всем телом, а сердцем – лишь раз,

И таинство это хранят писем стопка,

Цветок в дневнике да кольцо с гравировкой...



Ты долго стояла, ты долго смотрела,

Свеча, нежно тая, давно догорела...

Внезапная мысль... Странно так улыбнулась...

У ног к ридикюлю изящно нагнулась...

.

Янтарный мундштук, «Честерфилд»... Закурила...

«Любимый, встречай!..» – сквозь дымок проронила...

Заряженный «Магнум», взведённый курок...

Глухой отголосок разнёс ветерок...