Неандарталка

Пролог



Суровый боцман, тихий, с тусклым взглядом,

в больнице от инфаркта умирал.

В палате наши койки были рядом,

и вот что он мне ночью рассказал.



Глава 1. Спрут



Индийский океан красив, без спора.

И мощь, и тишь. Барашки на волне.

Солёный дух. Безбрежные просторы.

И "Южный Крест" в небесной глубине.



Фрегат рулил с товаром на Сейшелы.

Мальчишка-боцман шваброй мыл шкафут.

Тут бездна вдруг под днищем зашипела

и вынырнул из вод гигантский спрут.



Он клювом борт пробил из толстой жести,

устроил связкой щупалец разбой,

а вырвав с клюза якорь с цепью вместе

повёл на ней корабль за собой.



Команда вместе с горе-капитаном

вся в ужасе: Полундра! Всем кранты!

Разбиты шлюпки. В трюме течь фонтаном.

Погасли лампы. Замерли винты.



Чудовище три дня плыло на запад,

жрало людей: прожорлив был едок.

Кто плавать мог, те выпрыгнули за борт.

Остались боцман, врач и старый кок.



Глава 2. Остров



Но вдруг, из ниоткуда, вырос остров,

на картах корабельных его нет.

Спрут выгрузил корабль очень просто:

разбил его скалы. И привет!



Но люди всё же выползли на сушу

и в радостном восторге пали ниц:

бананы, манго, персики и груши

росли кругом под трели райских птиц.



А вот и люди. Нет...Это не люди!

В надежде обозначился изъян.

Всё в шерсти: руки-ноги-плечи-груди

и вид каких-то полуобезьян.



Однако, хоть приём был и не пылкий,

все кланялись, не пахло диким злом.

Затем людей поднЯли на носилки

и быстро понесли сквозь рощу в дом.



Коттедж был непростой архитектуры,

похож на мавзолей или мечеть:

колонны древнегреческой культуры,

мозаик, фресок, ваз - не перечесть.



Неделю всласть гостей кормили, мыли,

давали чай с пьянящим молоком.

Потом переодели, сплошь обрили

и повели вглубь острова. Тайком.



Глава 3. Горилла



Дворец напоминал средневековье:

ров, мост, решётки, каменная дверь.

Охранницы из женского сословья.

Все с ружьями, мечами. Верь-не-верь.



Охрана двери тихо отворила.

Роскошный зал в сапфирной синеве.

На троне – бирюзовая горилла.

Вся в золоте. С венцом на голове.



Дальше боцман ведёт свой рассказ от первого лица.





Бедняга кок захныкал: "боже-боже!"

Нетрезвый врач противно заикал.

А мне - плевать. Стою с довольной рожей:

и Одиссей такого б не сыскал.



Горилла на классическом английском

велела мне в глаза её смотреть:

"Жить хочешь? Тогда кланяйся. И низко!

Целуй мне ноги. А иначе - смерть".



Нет выбора. Кривясь, я всё исполнил.

Охота жить из сердца гонит спесь.

Тут кто-то мне бокал вином наполнил

и пальцем ткнул у ног гориллы сесть.



Исчезли все. Я с ней один остался.

Она меня спросила про года.

Где вырос, где учился, где влюблялся?

Какая больше нравится еда…



Потом меня потрогала наружно,

стараясь всё поближе рассмотреть.

И вдруг сказала: "В знак особой дружбы

я буду наши песни тебе петь".



Песня



Изнеженный ветер гулял по траве на рассвете,

туманные птицы парили над сонной рекой,

стада динозавров брели по цветочной планете,

царило блаженство, повсюду уют и покой.



Под тенью секвойи юнец обнимался с девицей.

На ворохе листьев они - словно два голубка:

глаза в сладкой неге, волненьем наполнены лица,

любовь рядом с ними была и светла, и легка.



Последние блики угасли на солнечных струях.

Серебряный месяц стал в тучи игриво нырять.

А там, под секвойей, объятья да смех в поцелуях.

Любовное ложе всегда нелегко покидать.



Беспечное время промчалось весёлым котёнком.

Природа сменилась в прекрасных своих образах.

Под тенью секвойи мадонна кормила ребёнка

и нежное счастье светилось в лазурных глазах.



Глава 4. Аборигены



Вот так я стал наложником гориллы.

Недавно умер прежний человек.

Она его за что-то разлюбила

и резко сократила его век.



Мой долг один – вливать ей своё семя.

Она рожает деток штук по пять.

На это не жалеет сил и время.

Её рабочий стол - это кровать.



Всех мальчиков уносят лаборанты.

Кастрируют, в мозг вводят электрод.

Не ищут, не лелеют здесь таланты.

Для острова они - рабочий скот.



Плантации, баштаны, фермы, рощи -

всё бременем лежит на их плечах.

Они безмолвно пашут и не ропщут,

покорны, уважительны в речах.



А девочек, как правило, сжигают.

Немногих поставляют во дворец.

И делают бездетными. Кромсают.

Рожает лишь горилла. Иль конец.



"Но почему, - спросил я королеву, -

ты не даёшь рожать им и любить?"

Она с гримасой сплюнула налево:

"Их плод сильней, всех может погубить.



Мне нравится твой член, твоя смекалка.

Тебе открою тайну я во мгле.

Я - не горилла. Я - неандарталка.

Последняя из живших на Земле".



Глава 5. Встреча



Однажды днём, по острову гуляя,

увидел я загадочный объект:

стена, вокруг охранницы шныряют,

у каждой и ружьё, и арбалет.



Секретный дом? Тут я шумиху слышу.

Вот свита королеву принесла.

Я влез на пальму, у стены, повыше.

И там притих. И тишь меня спасла.



Увидел - люк открыли. Там колодец.

Потом заскрежетало изнутри.

И вдруг оттуда выбрался народец.

Высокие. В скафандрах. Метра в три!



Припала королева на колени.

Все прочие плашмя легли на грунт.

Под звуки флейты, чьё-то песнопенье,

пришельцы сняли шлемы. Встали в круг.



Изящные. С глазами, как у лани.

Над лбами, словно нимба тонкий свет.

Не люди. Боги! Высшие созданья.

И каждый в чешую, как в сталь, одет.



Потом был стол. Беседа с королевой.

Закусок, вин и фруктов - завались.

Прощаясь, королева встала первой.

За ней и гости разом поднялись.



Одна рабыня, чуть подвинув скатерть,

случайно гостя тронула плечом.

И тут же была им убита насмерть,

разрублена сверкающим мечом.



В ту ночь я, наработавшись в постели,

сверх меры без особенных причин,

признался, еле слышно, королеве,

что видел её в обществе мужчин.



Повисло напряжённое молчанье.

"Ты должен умереть, дурной малыш.

Но люб ты мне. Дай тотчас обещанье,

что этого ты впредь не повторишь!"



Я стал креститься. Но она сказала:

"Людским богам - гореть толпой в аду.

Забудь их. Отрекись. С них толку мало.

Верь в Солнце, в Космос, в Душу и в Судьбу".



Глава 6. Атланты



"Знай, бело-атлантическое братство

вручило мне Великую Печать:

рабов рожать, брать с острова богатства,

но пуще глаза - лифт оберегать.



Наш остров – это гриб из углеродов.

Платформа с шахтой лифта в глубине.

А цель плантаций, ферм и огородов -

слать урожай живущим там, на дне".



"Но кто они, с глазищами оленя?

Ведь это не земляне. Расскажи.

Зачем пред ними встала на колени?

Они реальны или миражи?"



"Они известны людям как атланты.

Но вам неясен их реальный свет,

неведомы их сущность и таланты.

У вас о них глубоких знаний нет"



"Но почему они с людьми не дружат?

Ведь наш союз решил бы тьму проблем?

Пусть мудрость их родной Земле послужит,

поможет нам, глупцам, привстать с колен".



"Атланты вам совсем-совсем не рады.

Ваш мир, ваш бог, ваш путь — всё к Сатане.

Они считают вас исчадьем ада.

Ваш жребий — сгинуть в ядерной войне.



Сейчас они живут, как ихтиандры,

на самой запредельной глубине.

Энергию, тепло берут от магмы,

у них там мегаполисы на дне.



Вам «древний мезозой», как чушь в тумане,

а между тем, тогда, во тьме веков,

пасли по всей огромнейшей Гондване

атланты динозавров, как коров.



Всё знали. Про вчера, сегодня, завтра.

И жарили в ковшах, бронёй звеня,

яичницу с яиц тираннозавра,

им птеродактиль был вместо коня.



Да ты и сам прекрасно видел спрута.

Он их слуга. Привёз тебя ко мне,

когда мой «бывший» умер, почему-то.

И спрут с задачей справился вполне".



"А, кстати, где наш врач и кок-аварец?» –

решился королеву я спросить.

"Их усыпили. Брак. Алкаш и старец.

Нет смысла с ними нянчится-кормить".



Она опять над лютней наклонилась.

В движениях сквозил любовный пыл.

Какой-то грустью нежной осветилась.

И я её почти что полюбил.



Мне нравились и форма её носа,

и карие, глубокие, глаза,

соски, как будто зёрна абрикоса,

и шерсти голубая бирюза.



Песня



Я так давно любви ждала

среди иллюзий и тумана,

я знала, верила, звала

тебя из дымки океана.



В холодном дне, слезой горя,

не знала, как душой согреться,

ножом я резала себя,

но не могла утешить сердце.



Но небо приняло мольбу.

Блокаду туч переломило.

Внесло тебя в мою судьбу.

Блаженством тело накормило.



Всмотрись в счастливые глаза!

Ты – мой маяк на небосклоне.

А это – радости слеза

бежит, искрясь, в твои ладони.



Глава 7. Неандартальцы



Слегка поёжась, нервно хрустнув в пальцах,

ещё с вопросом к ней я сделал ход:

«а расскажи мне о неандартальцах,

кто этот сверхтаинственный народ?»



«О, были хороши неандартальцы!

Мощнее homo sapiens в сто крат.

Великие охотники, скитальцы.

Строители ловушек и засад.



Цвело и богатело наше племя.

Вы – слабаки, а мы – из крепышей.

Рожали наши женщины всё время

по пять, по шесть, по восемь малышей.



Но чем-то Высший Дух стал недоволен.

Быть может достиженьями сражён?!

И вирусом, сломавшим нашу долю,

был ген неандартальский поражён.



А дальше эпидемии свалились.

Без счёта приходилось хоронить.

Спасибо вот атлантам. Ухитрились

они хоть часть общины сохранить.



Текли столетья. Время рысью мчалось.

Нырни в мой взгляд поглубже, человек.

Одна я из спасённых и осталась.

Со мной уйдёт неандартальский век".



В пушистых облаках луна тонула

и Млечный Путь разлёгся в вышине.

Она на лютне струны шевельнула

и песня зазвучала в тишине.



Песня



Мне каменный сон отливает железные розы,

морозный туман вносит в голову гири и гул.

Бегут в ватном сердце ручьями горючие слёзы,

уходит надежда, хохочет над ней Вельзевул.



Что было-прошло и уже не вернётся навеки,

цени только миг, только прелесть текущих минут.

Назад не смотри и закрой на грядущее веки,

живи этим днём, только здесь и сейчас, только тут.



Присело на крышу усталое солнце заката

и сумраком в душу вползает трудов пустота…

Приходим, спешим, убегаем по жизни куда-то,

а счастье? а радость? а истина? всё - суета...



Глава 8. Бунт



Прошло лет десять. И вот ночью крики.

Дворец в безумстве. Гонг вовсю звенел.

Я вышел на балкон - пожара блики.

Рабы у замка. Мост костром горел.



Над злой толпой плакаты, как орудья,

взывали к мести, к ярости расправ:

Долой гориллу! Мы почти что люди!

Мы требуем свободы, воли, прав!



Горилла первый раз ругнулась матом,

когда мы убегали в чрево скал.

Оттуда и отправила атлантам

тревожно-беспокойный SOS-сигнал.



Потом о чём-то долго говорила

с охраной и рабынями из нянь.

Без жалости во всём себя винила,

а мне сказала просто – "дело дрянь!



Мой прежний дефективный воздыхатель,

пройдоха, пьянь, развратник, как ни кинь,

при жизни ухитрился обрюхатить

одну из новоявленных рабынь.



Та сына родила в глубокой тайне.

Вдвоём они заботилась о нём.

И вот теперь он, возмужавший крайне,

себя назвал законным королём.



Теперь конец всему: покою, грёзам.

Крах острову. Прощание с тобой..."

Впервые я увидел её слёзы,

сверкнувшие искринкой голубой.



А к вечеру вдоль острова, по кругу,

вдруг вплыли батискафы, целый флот.

Атланты жгли напалмом всю округу:

рабов, амбары, рощи, утварь, скот.



Сгорело всё. Обугленная сфера.

Луна в кровавом зареве взошла.

Неандарталка вышла из пещеры

и к берегу одна, босой пошла.



Всю ночь я мёрз без пищи, обогрева,

как и пристало дурню-холую.

А утром появилась королева,

одетая в стальную чешую.



Уставила в меня глазёнки-вишни,

натужно улыбнулась, как в кино.

Потом сказала еле-еле слышно:

"Атланты опускают всё на дно.



Тебя пришла убить я. По приказу.

Впервые я не выполню приказ.

Ты дорог мне. Влюбилась в тебя сразу.

Любила так, как любят в жизни раз.



Вот медальон. Прижми меня поближе.

Там, в гроте, - лодка с пищей и водой.

Тебя и Солнце больше не увижу.

Без сердца ухожу. Оно с тобой".



И молча удалилась королева.

У берега взошла на батискаф.

Но вдруг достала лютню полудева

и песня поплыла под небеса.



Песня 



Прощай, моя любовь, мой райский сад!

Прощайте, рощи, горы и долины!

Затмили слёзы мой остывший взгляд.

Руины в сердце, чёрные руины.



Не встретить больше нам вдвоём рассвет.

Не строить вместе нового жилища.

Приходит холод. Гасит в сердце свет.

Опять одна стою на пепелище.



Могилу жду. Но гонит душу смерть.

Страдалицей в грязи лежит богиня.

И я сквозь муку продолжаю петь.

А губы шепчут, шепчут твоё имя.



Любимый! Больше нет тебя во мне.

И не сдержать мне тягостных рыданий.

Прощай! Прости! Сожги меня в огне

пылающих вдали воспоминаний.



Эпилог



Три месяца держал меня Индийский.

Ни пищи, ни воды. Мочу лишь пил.

Вдруг танкер подрулил. И флаг российский.

Я вместо слов лишь плакал и скулил.



Когда стал говорить - все ржали остро.

"Ты чокнулся, дружище, среди вод".

И я затих. Замкнул в себе тот остров.

Вновь боцманом пошёл на пароход.



Старик умолк. Закашлялся натужно.

Потом засунул руку под матрас.

"Возьми на память. Мне уже не нужно.

И добрым словом вспомни. Хоть бы раз".



Похож был медальон на дамский пальчик.

Из золота. Алмазный поясок.

Скончался боцман. Я открыл футлярчик.

Там бирюзой светился шерсти клок...